Головцовъ сначала-было сдѣлалъ женѣ удивленные глаза, но потомъ спохватился и- произнесъ:
— Да, да… Прелестная картина… Бездна воздуха, вкуса…
— А лѣсъ-то какъ сдѣланъ! — восторгалась супруга. — Я плохая цѣнительница, но все-таки прямо чувствовала…
Художникъ улыбнулся.
— Позвольте… Тамъ на картинѣ нѣтъ лѣса… — сказалъ онъ.
— Ну, дерево, дерево. Я не такъ называю…
— Тамъ кустъ.
— Ну, да, кустикъ. Я не такъ называю. Каждый листочекъ, каждая вѣточка… Восторгъ, что такое! Ну, вотъ Осипъ Иванычъ, у насъ четверги… Милости просимъ къ намъ въ четвергъ поскучать вечерокъ. Прямо говорю: поскучать. Нынѣшняя молодежь такая, что ничего веселаго не можетъ устроить. Устраиваются танцы, заводятся пти жё… Но, откровенно говоря, все это вяло. Впрочемъ, милости просимъ.
— Почту за особенное удовольствіе… — поклонился гость, поднялся и сталъ прощаться.
Хозяйка дала звонокъ прислугѣ, вызывая ее въ прихожую.
— Такъ ждемъ, — сказала она гостю.
Тотъ еще разъ поклонился и вышелъ изъ гостиной.
Гость ушелъ, а старикъ Головцовъ стоялъ посреди гостиной и думалъ:
«И стоило меня изъ-за всего этого отрывать отъ спѣшнаго дѣла! Неужели нельзя было объявить этой мазилкѣ, что меня дома нѣтъ, что я на службѣ!»
Онъ крякнулъ, досадливо махнулъ рукой и поплелся къ себѣ въ кабинетъ.
— Куда-жъ вы? — остановила его супруга. — Неужели и пяти минутъ не можете посидѣть съ женой. Я хотѣла-бы переговорить съ вами, Осипъ Иванычъ. Не правда-ли: онъ милъ и вполнѣ приличенъ?
— Да вѣдь, я думаю, объ немъ можно и за обѣдомъ поговорить, — вяло отвѣчалъ мужъ, начавшій уже опять слагать въ головѣ фразы доклада, который онъ писалъ съ утра.
— Къ себѣ въ кабинетъ?
— А то куда-же? Вѣдь у меня спѣшное дѣло. Докладъ нужно непремѣнно сегодня кончить.
— Ступайте. Вѣчно уткнувши свой носъ въ бумаги!
— Да, вѣдь бумаги-то насъ всѣхъ кормятъ.
— Кормятъ онѣ и другихъ, но отчего-же другіе-то не такъ въѣвшись въ дѣло? Отчего-же другіе находятъ между дѣломъ время и на общеніе съ семьей и на свѣтскія приличія! А вы какъ аскетъ какой-то. Единственно для чего вы отрываетесь отъ вашихъ дѣлъ — это винтъ.
Послѣднихъ словъ Головцовъ ужъ не слышалъ, онъ вышелъ изъ гостиной, но что эти слова будутъ сказаны, онъ зналъ. Жена всегда корила его винтомъ, корила по нѣсколько разъ въ день, пристегивая къ разговору и кстати и не кстати, хотя и сама иногда игрывала въ винтъ.
Вернувшись къ себѣ въ кабинетъ, Головцовъ позвонилъ лакея и опять сталъ переодѣваться въ сатиновую сорочку и старый пиджакъ и, переодѣвшись, взялся за перо.
Проработать Головцову, однако, пришлось не больше часу. Въ кабинетъ къ нему опять зашла жена.
— Все еще не можете оторваться отъ вашихъ излюбленныхъ бумагъ? сказала она, скорчивъ презрительную гримасу. — Хоть-бы прошлись передъ обѣдомъ полчаса по улицѣ. Вѣдь вы геморрой себѣ насиживаете.
— Да ужъ есть онъ. Это участь чиновниковъ, — отвѣчалъ Головцовъ, перебирая бумаги.
— Ну, вотъ и прогуляйтесь для моціона. Кстати отдали-бы визитъ Голяшковскому Павлу Матвѣичу. Онъ былъ у насъ три дня назадъ и оставилъ вамъ и мнѣ по карточкѣ.
Головцовъ взглянулъ на жену и сказалъ:
— Понимаешь ты, я не могу сегодня выйти изъ дома, не окончивши того, что я сегодня составляю.
— Даже если-бы пришлось захворать? Странно. Это аскетизмъ какой-то, — покачала головой жена.
— Если-бы я захворалъ, докладъ пришлось-бы передать моему замѣстителю. Какъ ты этого не понимаешь!
— Странно. Но завтра? Завтра ты свободенъ?
— Завтра я долженъ быть въ министерствѣ, отдать докладъ въ переписку, кое-что объяснить. Завтра у меня тоже много дѣла.
— Это удивительно! Но послѣзавтра? Послѣзавтра вы можете имѣть хоть часъ какой-нибудь свободный въ предобѣденное время? — допытывалась жена.
— Послѣзавтра могу, — отвѣчалъ Головцовъ:- хотя…
— Ну, довольно. Безъ: хотя… Вы должны отдать визиты. Вамъ сдѣлали, и вы сдѣлаете.
Головцовъ задумался.
— Это художнику-то? Какъ его?.. Но вотъ видишь, я ужъ даже забылъ его фамилію… — проговорилъ онъ.
— Я вамъ напомню… Возьмите карандашъ и запишите въ свою записную книжку, — подхватила жена.
— Въ подобныхъ случаяхъ, мнѣ кажется…
— Вамъ не должно ничего казаться. Берите карандашъ и пишите. Боже, какой вы отецъ! Вы совсѣмъ не хотите подумать о благѣ вашей дочери.
— Позволь… При чемъ-же тутъ дочь?
— А кто знаетъ? Это загадка… Онъ вполнѣ приличный человѣкъ, какъ видно, не безъ средствъ… Вы посмотрите его домашнюю обстановку и сообщите намъ… Вотъ вамъ книжка, вотъ вамъ карандашъ. Пишите…
Жена взяла со стола записную книжку съ карандашемъ и придвинула ихъ къ мужу. Тотъ вздохнулъ и записалъ подъ диктовку жены имя, отчество, фамилію и адресъ художника.
— Откуда ты знаешь адресъ-то его? — спросилъ онъ.
— Адресъ на карточкѣ, которую Захарцевъ подалъ мнѣ черезъ Ивана.
— А какъ ты думаешь, Варечка, въ какой именно часъ его можно не застать дома? — задалъ женѣ вопросъ Головцовъ.
— Напротивъ. Вы должны стараться застать его, чтобъ видѣть его житье-бытье и разсказать намъ. Затѣмъ, вамъ необходимо побывать и забросить карточку барону Таненвальдъ.
— Къ какому Таненвальдъ? — удивился Головцовъ.
— А вотъ что Надинь познакомилась черезъ Хвощевыхъ на каткѣ. Мнѣ его тоже представили. Это уже совсѣмъ милый человѣкъ изъ порядочнаго круга.
— Но я-то, я-то тутъ при чемъ?.. — удивился Головцовъ.
— Какъ при чемъ? Онъ два дня тому назадъ сдѣлалъ намъ визитъ, не засталъ, правда, насъ, но оставилъ двѣ карточки — тебѣ и мнѣ.